Билл легонько подталкивает меня в спину, шепча слова поддержки, но я ничего не слышу из-за шума пульсирующей крови в ушах, которые заглушают его голос.
Мои ноги несут меня в сторону сцены, в то время как руки все ещё в мёртвой хватке скрещены на груди. Слабый запах дыма сигар тревожит мое обоняние, пока я пересекаю комнату. Мой взгляд прикован к полу, когда я двигаюсь в направлении полосы света от единственной лампочки, висящей сверху. Ноги дрожат, ведь мне остается всего несколько шагов.
Наконец, я ступаю на платформу и становлюсь лицом к небольшой группе мужчин. Потупив взгляд, я думаю о том, что никогда не буду достаточно храброй, чтобы раздеться перед всеми этими мужчинами. Мне с трудом удается стоять здесь без дрожи в коленях, а уж просто вдыхать и выдыхать воздух, кажется мне чем-то запредельным. Но неожиданно решимость пронзает меня. Я здесь, чтобы спасти Бекки.
Человек, стоящий в стороне и скрытый тенью, откашливается:
— Я представляю Вам девятую и последнюю девушку на этот вечер. И поверьте мне, джентльмены, когда я говорю Вам, что мы оставили лучшее напоследок. Она чиста и нетронута, как младенец. Она девственница, полностью готовая к условиям шестимесячного контракта. А теперь, кто бы хотел первым предложить цену?
Здесь настолько тихо, что я слышу биение своего сердца. Я жду того, что вот-вот должно произойти.
— Убери руки со своих буферов, ангел, — говорит один из мужчин.
Подняв глаза на звук голоса, я все же не убираю руки с груди. У меня в душе возникает желание бросить вызов. Наверное, это неповиновение приказу. Но я ведь еще никому не принадлежу. Еще ни одной ставки не сделано. Я все еще могу управлять собой.
Я сдвигаюсь с места, чувствуя, как покалывает ногу от усталости, и крепче сжимаю свою грудь, будто держась за что-то очень ценное. Мое сердце бешено колотится и на руках, несмотря на прохладу в комнате, появляются небольшие бисеринки пота. Я могу сделать это. Я должна это сделать.
— Две сотни, — человек, который приказал убрать руки, делает первую ставку.
Я надеюсь, что он говорит о двухстах тысячах, а не о двух сотнях долларов. Я не подумала о том, что на меня должна быть установлена минимальная ставка, пока это не началось.
Я никогда бы не стала спать со стариком за двести долларов. Но потом я вспоминаю Билла. Он говорил что-то о шести цифрах в сумме, и я немного расслабляюсь.
— Двести пятьдесят, — говорит другой голос. Он кажется моложе и в нем слышен легкий испанский акцент.
— Три сотни, — хрипло говорит третий голос.
Вскоре цена достигает пятьсот семидесяти пяти, и у меня кружится голова от услышанной суммы. Я должна прийти в себя, пока меня не стошнило или я не упала в обморок, или что-нибудь пострашнее, вроде похода домой с одним из этих больных.
Будь сильной, Соф.
— Шестьсот тысяч, — парирует поклонник моих буферов. Я не хочу идти к человеку, которому бросила вызов, отказавшись показать свою грудь. Зная свою удачу, он первым делом накажет меня за этот акт неповиновения.
— Какой он жадный сегодня. У него уже есть одна, и теперь он хочет заполучить вторую, — хихикает аукционист.
Мужчина, который делает последнюю ставку, очевидно уже купил одну девочку сегодня, и теперь он хочет купить еще и меня. Назовите меня старомодной, но я всегда предполагала, что буду единственным рабом в подобном договоре. Я думала, что заключила типовой контракт: один странный парень — одна девушка.
Не так я предполагала потерять свою девственность, и конечно, я никогда не представляла себя частью оргии или чего-то еще, что он запланировал. Это наводит меня на мысль, что он покупает нас, как каких-то животных и заставит делать разные вещи друг с другом. Все становится хуже и хуже.
Я смотрю в центр комнаты — на одного человека, который до сих пор молчит. Он сидит со скрещенными ногами, откинувшись на спинку кресла. Его лицо полностью скрыто в тени. Его отрешенное поведение что-то во мне задевает. Здесь полная комната мужчин, которые борются за покупку моей девственности, и при этом меня задевает то, что этому мужчине не интересна вся эта борьба. Со мной что-то не так? Я чувствую себя смущенно и глупой, но что-то есть в том, чтобы находиться обнаженной в комнате полной незнакомых мужчин, и это заставляет думать о странных вещах.
Никто не противостоит человеку, находящемуся с левой стороны от меня — тому, кто назвал меня «ангелом» и хотел увидеть мою грудь. Мой желудок скручивает в узел. Он предложил пятьсот семьдесят пять тысяч долларов — более чем достаточно, чтобы заплатить за лечение моей сестры, отдать Биллу его десять процентов и деньги, которые он потратил на меня в салоне. Я должна чувствовать себя счастливой и освобожденной. Это то, чего я хочу, правильно? Но мысль застревает на нем и другой девушке, которую он купил сегодня вечером, оставляя гложущее чувство в груди.
— Если нет никаких других предложений… — продолжает аукционист.
У меня перехватывает дыхание. Все не может закончиться так…
— Семьсот, — говорит мужчина, сидящий прямо передо мной. У него мягкий и сильный тембр голоса. Глубокий и почему-то, гипнотический. На цыпочках я наклоняюсь вперед, пытаясь увидеть его лицо. Его скрещенные в лодыжках ноги двигаются, из-за того что он ерзает. И это единственный признак, который дает понять, что он вступает в борьбу. Мое сердце грохочет в груди, удваивая темп, потому что я нервничаю, ожидая того, что произойдет дальше.
Будучи не в состоянии различить что-либо в комнате, я сосредотачиваюсь на его обуви. Его туфли внушительны — черные, блестящие, из дорогой кожи. Я думаю, вы должны быть безумно богаты, если собираетесь купить другого человека. Особенно за ту цену, которую предлагают эти мужчины. Его нога дергается снова, и я поднимаю взгляд туда, где предположительно находится его лицо.